Они послушно задрали головы и увидели, что редкие перистые облака также собраны «елочкой», параллельной Лучу… и что внутри создаваемого Лучом силового коридора облака плывут быстрее, чем по обе стороны от него. Их гнало на юго-восток. Толкало в направлении Темной Башни.

— Видите? Даже облака не могут не повиноваться.

В сторону путников летела стайка птиц. Поравнявшись с руслом Луча, она на миг отклонилась в сторону, к юго-востоку. Эдди, ясно видевший это, с трудом верил своим глазам. Птицы пересекли узкий коридор, где незримо властвовал Луч, и вернулись на прежний курс.

— Ну, ладно, — сказал молодой человек, — по-моему, надо двигать. Как гласит народная глупость, дорога в тыщу миль начинается с одного шага, и тэ дэ, и тэ пэ.

— Погоди минутку. — Сюзанна смотрела на стрелка. — Ведь теперь-то эта тысяча миль уже не тысяча, правда? О каком, собственно, расстоянии идет речь, Роланд? Пять тысяч миль? Десять?

— Не могу сказать. Дорога очень дальняя.

— Ну, и как же мы ее одолеем, черт побери, когда вам обоим везти меня в этом чертовом кресле? Нам крупно повезет, если мы сумеем делать по этой твоей Свалке по три мили в день, и ты это знаешь.

— Путь уже открыт, — терпеливо отвечал ей Роланд, — и покамест этого довольно. Возможно, еще придет время, когда мы будем продвигаться к цели быстрее, чем тебе хотелось бы, Сюзанна Дийн.

— Да-а? — она задиристо и ядовито поглядела на него, и Эдди с Роландом уже не в первый раз разглядели в глубине ее глаз Детту Уокер, отплясывающую угрожающий хорнпайп [8] . — Ты что, где-то прикопал гоночную тачку? Если так, не помешала бы еще и хорошая дорога, черт возьми!

— И ландшафт, и способ нашего передвижения по нему будут меняться. Так бывает всегда.

Сюзанна отмахнулась от стрелка; «да иди ты!» говорил этот жест.

— Ты прямо как моя маменька с ее «Бог не оставит».

— А разве не пекся Он о нас до сих пор? — серьезно спросил Роланд.

Мгновение Сюзанна смотрела на него в немом удивлении, потом запрокинула голову, и к небу взлетел ее смех.

— Ну, это, наверное, как посмотреть. Могу сказать только одно, Роланд: если сейчас мы не оставлены Его заботой, то мне жутко не хочется думать, что же будет, вздумай Он отпустить нас без призора.

— Эй, хватит вам, пошли, — вмешался Эдди. — Я хочу свалить отсюда. Не нравится мне это место.

Эдди не кривил душой, однако дело было не в одной лишь антипатии, какую внушала ему поляна. Молодой человек рвался ступить наконец на заветную тропу, на хоронящуюся от чужого глаза дорогу, и сгорал от нетерпения. Каждый шаг приближал Эдди к полю роз и царящей над его багряным простором Башне. Не без некоторого удивления юноша понял, что намерен увидеть ее — или погибнуть, добиваясь этого.

«Поздравляю, Роланд, — подумал он. — Дело сделано. Я теперь один из обращенных. Ну, кто-нибудь, — аллилуйя!»

— Еще одно, пока мы не тронулись в путь. — Роланд изогнулся и развязал сыромятный шнур на левом бедре. Затем он не спеша принялся расстегивать пряжку револьверного ремня.

— А это что за фортеля? — поинтересовался Эдди.

Роланд выдернул конец ремня из пряжки и протянул портупею юноше.

— Ты знаешь, почему я делаю это, — невозмутимо промолвил он.

— Надевай взад, старина! — Эдди пришел в страшное смятение; в душе у него бурлили самые противоречивые чувства, а пальцы, даже сжатые в кулаки, дрожали. — Что это ты, интересно знать, вытворяешь?

— Теряю по капле рассудок. Покуда моя внутренняя рана не закрылась, если она вообще когда-нибудь закроется, негоже мне держать у себя револьвер. И тебе это известно.

— Возьми, Эдди, — спокойно сказала Сюзанна.

— Да если б вчера вечером, когда на меня кинулась та летучая мышка, у тебя не было этой гадской железяки, утром не было бы меня от носа и выше!

В ответ стрелок продолжал протягивать юноше револьвер. Его поза выражала готовность простоять так в случае необходимости весь день.

— Хорошо! — выкрикнул Эдди. — Хорошо же, черт побери!

Выхватив портупею у Роланда, он несколькими резкими движениями застегнул ее у себя на талии. Эдди полагал, что должен бы испытывать облегчение — не он ли посреди ночи смотрел на револьвер, лежавший так близко к руке Роланда, и раздумывал о том, что может произойти, если Роланд действительно съедет с катушек? Разве не преследовали те же мысли и Сюзанну? Но облегчения не было. Лишь страх, чувство вины и странная щемящая печаль, чересчур глубокая, чтобы заплакать.

Без револьверов Роланд выглядел так непривычно.

Так неправильно.

— Все? Доволен? Пушки у раздолбаев-ученичков, учитель безоружен — теперь-то мы можем идти? А если из кустов на нас вылезет какая-нибудь здоровенная гадина, ты, Роланд, всегда можешь бросить в нее нож.

— Ах, да, — пробормотал стрелок. — Чуть не забыл. — Он достал нож из кошеля и рукояткой вперед протянул Эдди.

— Да это же курам на смех! — заорал тот.

— Жизнь сама по себе смешна.

— Угу! Запиши это на открытку и пошли в «Ридерз дайджест», едрена вошь. — Эдди со злостью сунул нож за пояс и вызывающе взглянул на Роланда. — Теперь мы можем идти?

— Есть еще одно.

— Еж твою двадцать!

Губы Роланда снова тронула улыбка.

— Шучу, — сказал он.

У Эдди отвисла челюсть. Сюзанна опять захохотала, и ее смех рассыпался в утренней тишине подобно мелодичной трели колокольчика.

Почти все утро они потратили на преодоление зоны разрушений, служившей к защите медведя-великана. Однако идти руслом Луча было немного легче, а едва бурелом и заросли кустарника остались позади, большой лес вновь вступил в свои права и появилась возможность прибавить ходу. Справа деловито бежал ручей — тот самый, что пробивался из каменной стены на треугольной поляне. Вобрав воды нескольких ручейков поменьше, он теперь шумел громче. Здесь, в этой части леса, тоже водились звери; путники слышали, как они ходят в чаще, занятые своими повседневными делами, и дважды видели маленькие стайки оленей. Один самец, вопросительно поднявший голову, увенчанную благородной короной ветвистых рогов, с виду тянул фунтов на триста. Снова начался подъем. Ручей отвернул в сторону от тропы. И, когда день уже клонился к вечеру, Эдди кое-что увидел.

— Может, остановимся? Передохнем?

— А что такое? — поинтересовалась Сюзанна.

— Да, — согласился Роланд. — Остановиться можно.

Внезапно словно тяжесть легла Эдди на плечи — он почувствовал присутствие Генри. «Ах ты, пусенька ты наша! Пусенька сто-то угляделя на делевце? Постлогать нашей кусеньке захотелось? А, тютя? У-у, какая ХОЛЕСЕНЬКАЯ СТУСЬКА!»

— Да это не обязательно. В смысле, дело-то пустяковое. Я просто…

— …что-то увидел, — закончил за него Роланд. — Что бы это ни было, прикуси свой неугомонный язык и ступай возьми, что приметил.

— Да ей-богу же, ничего особенного. — В лицо Эдди бросилась теплая кровь. Он постарался отвести взгляд от ясеня, привлекшего его внимание.

— Неправда. Оно тебе нужно, а это далеко не ничего. Раз оно потребно тебе, Эдди, оно потребно и нам. А вот кто нам ни к чему, так это человек, не способный избавиться от бесполезного груза воспоминаний.

Теплая кровь стала горячей. Еще мгновение Эдди стоял, уставив пылающее лицо в землю, и ему казалось, будто блекло-голубые снайперские глаза Роланда заглянули прямо в его смятенную душу.

— Эдди? — с любопытством спросила Сюзанна. — Что ты, милый?

Ее голос придал молодому человеку храбрости, которой ему так не хватало. Потянув из-за пояса нож Роланда, Эдди направился к стройному прямому ясеню.

— Может, ничего, — пробормотал он и заставил себя добавить: — А если не изговняю, может, и до фига как много.

— Ясень дерево благородное и силою наделено в достатке, — заметил Роланд у юноши за спиной. Но Эдди едва ли слышал его. Насмешливый, задиристый голос Генри исчез, а с ним исчез и стыд. Мысли молодого человека занимала теперь лишь ветка, несколькими минутами раньше привлекшая его внимание. Там, где эта ветка, утолщаясь, врастала в ствол, образовалось небольшое вздутие. Это-то утолщение странной формы и было нужно Эдди.